Я не разделяю его радости.

Потомушто вапще ничего не чувствую.

Я — круг, круг — это я.

— Отличная речь, па, — говорит Дейви. — Длинная такая.

— Я произнес ее не для тебя, — отвечает мэр, не глядя на сына.

Мы скачем по дороге к монастырю.

Хотя это больше не монастырь.

— Все готово, надеюсь? — спрашивает мэр, почти не поворачивая головы. — Меньше всего мне хотелось бы прослыть лжецом.

— Если все время спрашивать, лучше не станет, — бормочет Дейви.

Мэр оборачивается к нему — черный, как туча, — но я успеваю встрять и спасти Дейви от очередной Шумной оплеухи.

— Мы сделали, что могли, — говорю я. — Стены и крыша готовы, но внутри…

— Ну что ты, не убивайся, Тодд, — успокаивает меня мэр. — Для внутренней отделки еще будет время. Здание построено — это главное. При виде его мирных жителей должно бросать в дрожь.

Он едет впереди, и лица его не видно, но я нутром чувствуюего улыбку при слове «дрожь».

— На сей раз у нас будет настоящая работа? — спрашивает Дейви с негодованием. — Или ты опять посадишь нас с кем-нибудь нянькаться?

Мэр разворачивает Морпета и загораживает нам путь.

— Вот скажи мне, Тодд хоть раз на что-нибудь жаловался? — спрашивает он сына.

— Нет, — угрюмо отвечает Дейви. — Но он же Тодд.

Мэр вскидывает брови:

— И?..

— А я твой сын!

Мэр подъезжает ближе, такшто Ангаррад в страхе пятится. Сдавайся,говорит Морпет. Веди,отвечает Ангаррад, склоняя голову. Я глажу ее по гриве, распутывая узелки и пытаясь ее успокоить.

— Позволь рассказать тебе об одном интересном факте, Дэвид, — говорит мэр, пристально глядя на него. — Когда офицеры, рядовые и простые горожане видят вас вдвоем на улицах города, в новой форме, они знают, что один из вас — мой сын. — Мэр почти вплотную приблизился к Дейви, сталкивая его с дороги. — Знаешь ли ты, как часто они ошибаются? Насчет того, кто из вас — моя собственная плоть и кровь… — Мэр переводит взгляд на меня: — Вот перед ними Тодд — всегда такой обязательный, скромный и серьезный, с невозмутимым лицом и чистым, сдержанным Шумом. А потом они видят тебя — избалованного, мягкотелого нахала. Им даже в голову не приходит, что этот нахал может быть моим сыном.

Дейви смотрит в землю, Шум его клокочет, зубы стиснуты.

— Да он даже не похож на тебя!

— Знаю, — говорит мэр, разворачивая Морпета. — Я как раз недавно об этом думал. Как ни странно, такое бывает довольно часто.

Мы едем дальше. Дейви, окруженный неистовым красным Шумом, плетется сзади. Мы с Ангаррад держимся за мэром.

— Хорошая девочка, — шепчу я ей.

Жеребенок, говорит она в ответ, а потом добавляет: Тодд.

— Да, девочка, я здесь.

Последнее время я часто хожу к ней по вечерам: сам расседлываю, чешу гриву, угощаю яблоками. Единственное, что ей от меня нужно, — это уверенность, что я рядом и не сбежал из стада. Пока это так, она довольна и зовет меня Тоддом, мне не надо ничего ей объяснять или спрашивать о чем-то, а ей ничего не надо от меня.

Лишь бы я ее не оставил.

Лишь бы не бросил.

Мой Шум начинает затягиваться черными тучами, и я тут же мысленно произношу: Я — круг, круг — это я.

Мэр оглядывается. С улыбкой.

Хотя нам выдали форму, военными мы не считаемся, мэр это спецально подчеркнул. У нас не будет воинских званий, кроме офицерских, но узнаваемой форменной одежды с буквой «В» на рукаве должно быть достаточно, чтобы люди нас сторонились.

До сих пор наша работа заключалась в том, чтобы охранять узников и узниц, васнавном узниц. После того как тюрьмы взорвали, оставшихся заключенных перевели в лечебный дом у реки.

Угадайте — в какой?

Последний месяц мы с Дейви заняты тем, что сопровождаем рабочие бригады заключенных до бывших монастырских земель и обратно. Они заканчивают работу, начатую спэклами. И работают, надо сказать, куда быстрей. Ладно хоть мэр больше не просит нас следить за строительством — и на том спасибо.

Когда все узники ложатся спать, нам с Дейви остается только объезжать лечебный дом по кругу и стараться не слышать жутких криков изнутри.

Видите ли, некоторые из заключенных — новенькие. Это члены «Ответа», пойманные мэром в ту страшную ночь. Мы никогда их не видели, на строительные работы их не посылают, а только целыми днями допрашивают, пока не добиваются какого-нибудь ответа. Пока что мэру удалось выяснить одно: лагерь располагался вокруг заброшенных шахт в лесу, но прибывшие туда солдаты ничего не нашли. Остальные полезные сведения приходится выдавливать по капле.

Были среди заключенных и другие, брошенные в тюрьму за самые разные преступления, в том числе и помощь «Ответу». Они признались, что видели, как террористки убили спэклов и нарисовали букву «О» на стене, и мэр сразу отпустил их по домам. Хотя видеть этого они никак не могли.

Остальным… остальным продолжают задавать Вопросы, пока не добиваются ответов.

Дейви говорит нарочито громко и беззаботно, чтобы перекричать звуки допросов, но любому дураку ясно, как ему не по себе.

А я просто молчу с закрытыми глазами и жду, пока крики умолкнут.

Мне легче, чем Дейви.

Потомушто, как я уже говорил, я ничего не чувствую.

Я — круг, круг — это я.

Но севодня все изменится. Севодня достроили новое здание — ну, почти, — и мы с Дейви будем охранять его, а не лечебный дом, и, похоже, учиться задавать Вопросы.

Мне плевать. Подумаешь.

Ничто не имеет значения.

— Министерство Вопросов, — говорит мэр вслух, когда дорога делает последний поворот.

Переднюю стену монастыря перестроили, и теперь из-за нее торчат верхние этажи нового здания, большой каменной коробки. Выглядит она так, словно вышибет тебе мозги, если подойти слишком близко. А на новеньких воротах красуется огромная серебристая «В», такая же, как на наших бушлатах.

С двух сторон от ворот стоят стражники в военной форме. Один из них — Иван, все еще рядовой, все еще недовольный всем вокруг. Он пытается поймать мой взгляд, когда я проезжаю мимо, и в Шуме его лязгают мысли, которых мэру лучше не слышать.

А мне все равно. И мэру тоже.

— Вот теперь мы им покажем, что такое настоящая война, — говорит мэр.

Ворота распахиваются, и на улицу выходит главный по Вопросам, человек, которому поручили вычислить местонахождение «Ответа» и застать их врасплох.

Наш новый босс.

— Господин Президент, — почтительно здоровается он с мэром.

— Капитан Хаммар, — кивает тот.

28

СОЛДАТ

— Тихо! — шепчет госпожа Койл, поднося палец к губам.

Ветер стих, и теперь слышно треск веток под нашими ногами. Мы замираем: не доносится ли откуда марш солдат?

Нет, ничего.

Ничего.

Госпожа Койл кивает и продолжает свой путь по склону холма, через деревья. Я иду следом. Нас только двое.

Она, я… да бомба, привязанная к моей спине.

Из тюрем удалось освободить сто тридцать два человека. Двадцать девять из них все равно умерли в лагере. Коринн была тридцатой. Другие остались за решеткой, например бедная миссис Фокс, о чьей судьбе я, пожалуй, никогда уже не узнаю. Но госпожа Койл говорит, что мы убили минимум двадцать их солдат. По какому-то чудесному стечению обстоятельств в бою погибло лишь шестеро членов «Ответа», включая Тею и госпожу Ваггонер, но еще пятерых взяли в плен и несомненно будут пытать, чтобы узнать о местонахождении «Ответа».

Поэтому мы свернули лагерь. Очень быстро.

Хотя многие раненые еще не могли ходить и не оправились после пережитого в тюрьмах, мы погрузили все припасы, лекарства и оружие в телеги, на лошадей и здоровых людей и ушли в чащу леса. Мы шагали всю ночь, весь следующий день и еще одну ночь, пока не выбрели к озеру у подножия скалистого утеса. Здесь, по крайней мере, были вода и какое-никакое укрытие.